Стихи

[Папа_2 1 977]

.

[Milka 4 407]

Пускай ты выпита другим,
Но мне осталось, мне осталось
Твоих волос стеклянный дым
И глаз осенняя усталость.

О, возраст осени! Он мне
Дороже юности и лета.
Ты стала нравиться вдвойне
Воображению поэта.

Я сердцем никогда не лгу
И потому на голос чванства
Бестрепетно сказать могу,
Что я прощаюсь с хулиганством.

Пора расстаться с озорной
И непокорною отвагой.
Уж сердце напилось иной,
Кровь отрезвляющею брагой.

И мне в окошко постучал
Сентябрь багряной веткой ивы,
Чтоб я готов был и встречал
Его приход неприхотливый.

Теперь со многим я мирюсь
Без принужденья, без утраты.
Иною кажется мне Русь,
Иными кладбища и хаты.

Прозрачно я смотрю вокруг
И вижу, там ли, здесь ли, где-то ль,
Что ты одна, сестра и друг,
Могла быть спутницей поэта.

Что я одной тебе бы мог,
Воспитываясь в постоянстве,
Пропеть о сумерках дорог
И уходящем хулиганстве

 

С.Есенин

[Milka 4 407]

Пряный вечер. Гаснут зори.
По траве ползет туман,
У плетня на косогоре
Забелел твой сарафан.
В чарах звездного напева
Обомлели тополя.
Знаю, ждешь ты, королева,
Молодого короля.
Коромыслом серп двурогий
Плавно по небу скользит.
Там, за рощей, по дороге
Раздается звон копыт.
Скачет всадник загорелый,
Крепко держит повода.
Увезет тебя он смело
В чужедальни города.
Пряный вечер. Гаснут зори.
Слышен четкий храп коня.
Ах, постой на косогоре
Королевой у плетня.

 

С.Есенин

Змінено 18 серпня, 2016 користувачем Milka

[vvvvv 6 805]

Не моё, стянула в интернете... 

Ну вот такое состояние души...

 

[101195 21 797]

 

Евгений ЕВТУШЕНКО

БАБИЙ ЯР

Над Бабьим Яром памятников нет.
Крутой обрыв, как грубое надгробье.
Мне страшно.
          Мне сегодня столько лет,
как самому еврейскому народу.

Мне кажется сейчас -
                    я иудей.
Вот я бреду по древнему Египту.
А вот я, на кресте распятый, гибну,
и до сих пор на мне - следы гвоздей.
Мне кажется, что Дрейфус -
                          это я.
Мещанство -
           мой доносчик и судья.
Я за решеткой.
            Я попал в кольцо.
Затравленный,
           оплеванный,
                   оболганный.
И дамочки с брюссельскими оборками,
визжа, зонтами тычут мне в лицо.
Мне кажется -
             я мальчик в Белостоке.
Кровь льется, растекаясь по полам.
Бесчинствуют вожди трактирной стойки
и пахнут водкой с луком пополам.
Я, сапогом отброшенный, бессилен.
Напрасно я погромщиков молю.
Под гогот:
      "Бей жидов, спасай Россию!"-
насилует лабазник мать мою.
О, русский мой народ! -
                       Я знаю -
                               ты
По сущности интернационален.
Но часто те, чьи руки нечисты,
твоим чистейшим именем бряцали.
Я знаю доброту твоей земли.
Как подло,
        что, и жилочкой не дрогнув,
антисемиты пышно нарекли
себя "Союзом русского народа"!
Мне кажется -
             я - это Анна Франк,
прозрачная,
          как веточка в апреле.
И я люблю.
         И мне не надо фраз.
Мне надо,
        чтоб друг в друга мы смотрели.
Как мало можно видеть,
                     обонять!
Нельзя нам листьев
                  и нельзя нам неба.
Но можно очень много -
                      это нежно
друг друга в темной комнате обнять.
Сюда идут?
        Не бойся — это гулы
самой весны -
             она сюда идет.
Иди ко мне.
          Дай мне скорее губы.
Ломают дверь?
           Нет - это ледоход...
Над Бабьим Яром шелест диких трав.
Деревья смотрят грозно,
                      по-судейски.
Все молча здесь кричит,
                      и, шапку сняв,
я чувствую,
          как медленно седею.
И сам я,
       как сплошной беззвучный крик,
над тысячами тысяч погребенных.
Я -
   каждый здесь расстрелянный старик.
Я -
   каждый здесь расстрелянный ребенок.
Ничто во мне
           про это не забудет!
"Интернационал"
             пусть прогремит,
когда навеки похоронен будет
последний на земле антисемит.
Еврейской крови нет в крови моей.
Но ненавистен злобой заскорузлой
я всем антисемитам,
                 как еврей,
и потому -
          я настоящий русский!

1961

[Гість 1Q1]

сорри, не сдержалась

 

Может быть, мне страну поменять?
Кстати, Путин совсем не причем.
И соседи с е*лом кирпичом,
Просто, мне очень холодно **ядь.

Ведь живут же татары в Крыму,
Ксюха ходит по Ницце гулять,
Мне не поуйх мороз, не пойму,
Ну, за что мне так холодно, **ядь.

На окошке рисует мороз,
Минус тридцать, похоже, опять,
Мерзнут уши и яйца, и нос,
Ну, почему же так холодно **ядь.

Я зубами, как цуцик стучу,
Скоро челюсть придется вставлять,
Денег, сука, 3 дня не хочу,
Потому, что мне холодно, **ядь.

Кто-то скажет: “Оденься теплей,
Надо окна зимой утеплять,
И вообще, брат, гляди веселей,
Неужели так холодно, **ядь?”

Я кальсоны одел, не вопрос,
Поролон прилепил на окне,
Отрастил на е*але волос,
Потому, что **ядь, холодно мне.

Я решил: надо денег занять -
Я билет на экватор куплю,
Нет, я Родину, в общем, люблю,
Просто, мне очень холодно, **ядь.

[Алиса в стране чудес 16 127]

Город моря не знал и был безнадежно зол, вместо шлюх портовых испытывал старых дев. У морского дьявола был здесь иной резон - вышло так, что в море ему не осталось дел. Говорили в тавернах, что сушей наказан черт, что ни парус, ни компас ему не вернут пути. Говорили, что море стоит за его плечом, оттого ему выхода к морю и не найти. Дэйви Джонс любил женщину, только её одну, но она была ветром - попробуй её поймай. И тогда он решил людей отправлять ко дну, свою смерть, как сердце, из каждого вынимать. Дэйви Джонс любил женщину, женщина вышла в шторм. Он считал шаги: пучина, доска, прицел. Много лет прошло, и он позабыл, за что. Но из бездны к нему все тянется эта цепь. Иногда под вечер стихает привычный гул, опускаются ставни, на город ложится сон, и становится легче, и тень, что стоит в углу, превращается в свежий бриз и морскую соль. Дэйви Джонс выходит, поет о своих морях, замечает в каждой случайной ее черты.

Убивает он, ни слова не говоря. 

Только смерть не избавляет от пустоты.

(с) Басё

 

[заDOOMчивый 10 722]

Наваждение

 

Каждый день и ночь я слышу твой голос.

На яву и во сне, вижу только твой образ...

Где реальность, где сон? - мне уже безразлично,

Жить в безумии своём, стало делом привычным.

Я разбил зеркала, чтоб себя в них не видеть,

Что случилось со мной, я стал всех ненавидеть.

Потерял я контроль над душою и телом

И теперь для меня чёрное стало - белым.

 

Моё сердце отравила, пропитала душу ядом;

И в мои глаза ты смотришь, пристальным, безумным взглядом.

Жизнь разбита на осколки, исчезает безвозвратно...

Как спастись мне от позора? Как вернуться мне обратно?

 

Ты ходишь за мной тенью, ты стала словно призрак

И каждое видение, охватывает мысли.

Оставь меня в покое, дай наслаждаться жизнью,

Свои глаза открою и ты исчезнешь быстро.

Я буду вновь свободен, как это было прежде

Ни в чём я не виновен, и я ни в чём не грешен...

Хочу с тобой проститься и о тебе не помнить,

Мной вымышленный образ мне причинил лишь боли.

[Алиса в стране чудес 16 127]

 Тост : 

Это  долгожданный  вордовский документ – как подарок под елкой первого января. У меня для вас, милые, больше сюрпризов нет – я устала от масок, попросту говоря. Я сжигаю метафоры, пепел горчит на вкус – запиваю шампанским – стоя, под этот тост. Я давно ничего – проверенно – не боюсь. Если вы со мной рядом – все уже удалось.

Мой родной – ты же знаешь, о чем я молчу во сне. Ты мой сын, ты мой лучший, мой безупречный стих. Я с тобой стала старше, радостней и честней. Я – тобой – научилась чувствовать за двоих. Я с тобой проживаю, заново узнаю, открываю такие забытые чудеса… Подрастай, мое солнце, имя тебе – «люблю». И нам столько друг другу хочется рассказать.

Мой хороший, мой мальчик – который уж год кольцо… Я не помню, когда я не знала твоей руки. Ты всегда будешь лучшим любовником и отцом. Ты всегда будешь верить – свято и вопреки. Ты всегда будешь рядом – ангелом за плечом, ясным солнечным утром, тихим теплом огня. Я люблю тебя так пронзительно-горячо – ты мой мир, безграничная светлая часть меня.

Моя девочка, ведьмочка, стрелочка – тонкий шрам на ноге, на душе, на истории про моё… Я люблю, когда ты улыбаешься по утрам. Ненавижу тебя забирающий самолет. Я хочу тебя просто обнять и молчать легко, потому что всего не уместишь в карманы слов… Моя девочка, мой обжигающий Рубикон, знаешь, мне ведь с тобой действительно повезло.

Это даже не текст – это я вам смотрю в глаза. Вы мое основание мира, его гранит. Я могу обо всем рассказывать и писать, если вы остаетесь – звездочками внутри. Я могу разбиваться – вы будете мне рукой, собирающей в тело осколки моей души… Отражая ваш свет, я сама становлюсь другой. Вы меня научили бесценному – просто жить.

[Nika V 177]

«Не надо»  Евгений Евтушенко

 

 

 

 

Не надо... Всё призрачно -

и тёмных окон матовость, и алый снег за стоп-сигналами машин.

Не надо... Всё призрачно,

как сквер туманный мартовский, где нет ни женщин, ни мужчин - лишь тени женщин и мужчин.

Не надо... Стою у дерева, молчу и не обманываю,

гляжу, как сдвоенные светят фонари, и тихо трогаю рукой, но не обламываю сосульку тоненькую с веточкой внутри.

Не надо... Пусть в бултыхающемся заспанном трамваишке с Москвой, качающейся мертвенно в окне,

ты, подперев щеку рукою в детской варежке, со злостью женской вспоминаешь обо мне.

Не надо... Ты станешь женщиной, усталой, умной женщиной, по слову доброму и ласке голодна,

и будет март, и будет мальчик, что-то шепчущий, и будет горестно кружиться голова.

Не надо... Пусть это стоит, как и мне, недёшево, с ним не ходи вдвоём по мартовскому льду,

ему на плечи свои руки ненадёжные ты не клади, как я сегодня не кладу.

Не надо... Не верь, как я не верю, призрачному городу, не то, очнувшись, ужаснёшся пустырю.

Скажи: "Не надо!", опустивши низко голову, как я тебе сейчас "Не надо..." говорю.